Волчатник

По многочисленным просьбам наших читателей публикуем рассказ «Волчатник» из книги Леонида Невзорова «Лесное кочевье». Напомним,  ранее его можно было прочесть в нескольких выпусках газеты «Двиноважье».

АЙКА

Я с опаской заходил к нему в дом: три собаки во дворе, и все не привязаны. Две поменьше, больше смахивали на дворняжек, одна лайка, здоровая, крупная — ее-то я и остерегался. Хозяин — известный охотник в Осиново Александр Витальевич Шушарин. Открыв дверь, сразу меня успокоил:
— Не бойся, Айка в деревне смирная, не укусит.
И на самом деле она встретила меня дружелюбно (хотя я первый раз захожу), даже хвостом повиляла.
Она тут же улеглась у ног Александра, а мы на кухне уселись за чашкой чая.
— Умница! — продолжил разговор Шушарин, поглаживая Айку. — Ей цены нет в тайге, и за птицей, и за зверем — нет равных в округе. Кормилицей называю, да ее и не перехвалить. Это сейчас она такая ласковая. В магазин придешь, она растянется у порога, хоть перешагивай через нее, не тронет. А ты попробуй в лесу подойти к избе или ко мне, никого не подпустит и близко, разорвет. Тридцать метров — мертвая зона, лучше не суйся, коли жизнь дорога. Я тут выехал с охоты на буране, в санях два отстрелянных зверя, остановился, ушел по одному делу к приятелю. Трофеи оставил на улице с Айкой, сказал только:
— Сторожить!
А это увидел другой охотник, Володя Зюзьгин. Бежит за мной, кричит:
— Ты что, Сашка, стащат добычу-то!
— Не беспокойся, сторож надежный!
Шушарин не раз ходил в паре с егерем Клоновского заказника Тихоном Тарасовым. Спали в одной избе, Айка его отлично знала. Но вот однажды случился сбой. Вместе промышляли лося, одного повалили. Сашка еще предупредил егеря:
— Без меня к нему не подходи.
А тот, видимо, не принял во внимание и направился к сохатому, возле туши уже была Айка. Приблизился в хорошем настроении (есть трофей!), собаку хотел погладить, а она как зарычит и цап(!) его за руку, прокусила насквозь.
На кого тут будешь обижаться, сам виноват. Забинтовали ему быстро рану, предварительно протерев водкой. Это зелье — лучшая медчасть в тайге.
Отблагодарить Айку невозможно, признается мой собеседник. Никакого золота не хватит. Ведь она ему, считай, жизнь спасла, и не однажды. Шушарин — любитель кабаньей охоты. Очень опасное занятие, надо всегда быть начеку.
Необычайно сильное и свирепое животное, если еще и ранено. Так и произошло тогда. Самец, уже получивший пулю, схоронился в ельнике. Почти непроходимая чаща. Азарт помешал Саше. Охладиться бы малость, так сообразил бы, что надо быть осторожней, а лучше бы выстрелить наугад в заросли, зверь бы и выскочил, где посветлей, тогда и добивай его. А он полез в ельник — кабан прыгнул на него и ударил клыками, да с такой силой, что его шлепнуло кувырком на землю, ружье тоже в воздух взлетело. Адская боль, безоружный, плашмя. Хряк делает разворот и в новую атаку, вот-вот растопчет, но тут Айка подоспела, она вцепилась сзади в кабана, осадила его и заставила обороняться. Он же тем временем сумел нашарить упавшее ружье и навскидку выстрелить почти в упор. Зверь был повержен.
А он долго отходил от ужаса: какое-то мгновение — и прощай, жизнь! Отметина от клыков в боку осталась, пришлось лечиться, вылеживаться дома на диване.
И медведь тоже едва его не придавил, шрам от той схватки остался на ноге. Тоже подвел обычный расчет. На лабазе под Шиленьгой удачно подстерег мишку, крупный экземпляр, стрелял наверняка. Но крепок оказался хозяин тайги, ушел в бурелом. Не стал его преследовать, занялся этим на другой день (помогал сосед Алексей Пьянков) со своей Айкой. Зверь его перехитрил, устроил засаду и неожиданно напал. Это произошло в зарослях, и Шушарин смог как-то отпрыгнуть к дереву, но ему все-таки досталось, хватил тот его зубами, распорол брюки в лоскутья, ужалил до кости. И снова Айка выручила, отвлекла косолапого, посадила, пока Шушарин разряжал в него ружье.
Лес ошибок не прощает, говорит Шушарин. На размышления — пара секунд, поскольку беда чаще всего приходит внезапно, всего ведь не предусмотришь.
Тогда и не думал, что без холодной ванны не обойдется. В марте та оказия случилась. Озерко с утра перешел уверенно, благополучно, неделю промышлял.
Возвращался назад, снова решил спрямить дорогу, а ведь раздумывал: не пойти ли в обход, так надежнее, от тепла снег развезло, лед подтаял. Но сунулся по прежней дорожке и на середке ухнул «со всеми потрохами». Сзади рюкзак был с капканами, выносил их домой, ему бы сбросить его с плеч, на дно тянул, там железо, так нет — жалко терять добро, потом ищи на глубине. И по этой причине едва не утонул, воды нахлебался попусту. Хорошо, вся эта каверза произошла возле берега, вынырнул и уцепился за ветки березки (видно, Бог послал ему это деревце). Кое-как вылез и сушиться не стал, деревня рядом.
Об Айке Шушарин рассказал мне удивительную историю, начав ее такими словами:
— Она мне на снегу пятнадцать тысяч подняла.
Я, ошарашенный, поневоле воскликнул:
— Не может такого быть, загибаешь, Саша!
— Ничуть. Вот слушай!
У березничанина бизнесмена Юрия Зыкова с усадьбы каким-то неведомым образом из клетки сбежала рысь. И не простая, а элитная, каракал, степной породы, стоит, говорили, не меньше полумиллиона. Такая потеря кого хочешь на уши поднимет! В районной газете появилось объявление: кто разыщет и живой доставит, вознаграждение пятнадцать тысяч рублей. На такую «халяву» претендентов появилось множество, особенно среди охотников. Половина райцентра ринулась на поиски. Хоть и зима, а следов дикой кошки так никто и не обнаружил. Возможно, из-за наста или их сразу занесло. Александр Шушарин (живет ведь в Осиново, за рекой) об этом будоражащем ЧП и не ведал, пока ему не позвонил давний знакомый Роман Чешков:
— А ну, вклинься, Саша. Денег немерено, на снегу валяются, только поднять. Подключай свою Айку!
Почему бы не попробовать.
Выехал на буране на место. Но вначале капитально подготовился к такому мероприятию. Сделал ящик с дверкой, выехал в лес, где, предполагалось, и скрывалась беглянка.
И что же, через час собака уже обнаружила ее и подлаяла. Рысь пряталась на дереве. Бедняжка едва выносила холод, она ведь с южных краев, привыкла жить в тепле да в домашних условиях. Не составило большого труда спугнуть ее сверху, а когда оказалась на снегу, ее «окольцевала» Айка, не дала и сдвинуться.
Ящик сняли, поставили рядом с рысью, открыли дверку, и она туда сама залезла: к клетке давно приучена.
Так Айка стала лауреатом дармовой премии. За всю работу и получила-то всего жирную косточку!

О ВОЛКАХ

Наверное, мало кто об этих хищниках и их повадках знает больше, чем Шушарин. Ведь на его счету таких трофеев больше пятидесяти (понятно, что эта охота зачастую коллективная). Вот иногда судачат про некий рок, судьбы знаменье (хотя мало кто в это верит), однако про Сашу это сказано в самую точку, что называется, прицельный выстрел. Поразительный факт: еще в детстве он оказался рядом с волком, на расстоянии вытянутой руки, хотя об этом и не догадывался. Родился-то он в крайней, рядом с лесом, осиновской деревушке под названием Ефин бор. Все рядом, за огородом — опушка с белками и зайцами, два озера под боком — Ефинское и Изобилье. Удочка была желанней школьного портфеля. Еще пацаном он поймал в петлю своего первого зайца, его освежевал отец Виталий Дмитриевич, а мать, Евгения Никаноровна, приготовила очень вкусное жаркое с картошкой. Такая трапеза не изглаживается в памяти. А уж о рыбалке нечего и рассуждать, за стол без ухи не садились, и все это заслуга его с братьями. В школу-то приходилось бегать неблизко, километра два по волоку. И вот однажды Саша возвращался с занятий в зимний вечер, один шел. А тут раньше находился старый деревянный мост, переброшенный через ручей. Он и значения не придал, как из-под него, снизу, выскочила собака и рядом с ним побежала по дороге, вернее, она по одной колее, а он — по другой. Верно, как и он, домой трусила. Но перед деревней свернула в сторону леса. Мимоходом сказал об этом домашним, а в гостях сидел дядя Ваня, охотник.
— Собака, говоришь? — спросил он, явно озадаченный. — А чего-то она от деревни шарахнулась!
И отправился к мосту проверить свои сомнения. Вернулся и говорит:
— Целуй, Сашка, икону! Ты с волком столкнулся, пощадил он тебя.
А после уже доложил:
— Словил я, Сашка, твоего дружка в капкан. Вон поди взгляни, на санках припер из леса.
Посмотрел Сашка и вздрогнул: пасть оскаленная, боязно, великан такой.
— А по правде, — продолжает свой рассказ Шушарин, — я и не намеревался волками заниматься, меня больше рыбалка привлекала да дичь. Вынужден был за этих серых взяться, обозлился на них.
— За что это?
— Да из-за собаки.
— Неужто Айка пострадала?
— Нет, до ней, из армии вернулся, я завел щенка и вырастил прекрасную охотницу Даяну. А ее волки съели, ночью уволокли. Утром на поле я нашел только одну лапу от нее. И решил отомстить. Вот так и стал волчатником.
За два года шесть штук в капканы поймал, Алексей Пьянков — он в этом деле более опытный — помогал. А с годами и сам поднаторел, в этой охоте кому хочешь могу фору дать.
И это еще скромная оценка. В своих, здешних лесах, что на осиновской стороне, он с товарищами это беспощадное зверье почти вывел, последних четыре трофея добыли прошлой осенью между Слободой и Осиново.
Одна стая за Двиной особенно досаждала населению, вела себя дерзко и расчетливо. В темное время, на подступах к райцентру, люди боялись ходить. Даже у охотников пропадали собаки, их находили разорванными где-нибудь за околицей. Один из жителей на Кирпичном (у него ощенилась овчарка), выйдя ее проверить, в страхе шарахнулся обратно за дверь. Он насчитал возле собачьей будки семь волков. Полностью обнаглели серые, и никто с ними не мог справиться за два сезона. В конце концов березничанин Саша Бутаков (он давно знал Шушарина) позвонил ему и сказал такую фразу:
— Саша, пора собираться — иначе съедят!
Это была долгая и трудная облава. Матерые были дьявольски хитры, некоторые выскакивали из-под флажков и спокойно уходили от пуль. Но бригада Шушарина терпеливо и настойчиво их преследовала по снегу, и в итоге последнего хищника зажали в «красное» кольцо возле дальней избы Кузи. И только тогда все жители окраин райцентра вздохнули, хотя бы на какое-то время, свободно.
О его умении расправляться с этой таежной напастью молва раскатилась далеко. И однажды к нему домой приехал егерь Клоновского заказника Тихон Тарасов с просьбой:
— Помоги, Саша, штук десять разгуливают в моем секторе, режут всю живность — зайцев, лис, а в первую очередь лосей. У меня целое стадо сохатых. В нашей зоне, сам знаешь, у них жизнь вольготная, браконьеры не сунутся, я всегда в дозоре, а тут такой разбой. Я сам пытался шорох на зубастых навести, но такого навыка, как у тебя, нет, ушли из оклада через какую-то лазейку.
— Это можно, — согласился Шушарин, — кликну своих друзей — Сашку Пьянкова, Лешку Пьянкова, найду кого. Только ведь к тебе нельзя на снегоходах, запрет.
— Да, нельзя. Но это особый случай. Я у своего начальства выбью для вас разрешение на посещение заказника.
С Тихоном он давно был в дружеских отношениях. Один раз вместе заплыли на лодках аж в верховья реки Ваеньги половить хариуса, да и вообще из интереса: забраться в самую глушь, к истокам. И территория, охраняемая Тихоном, Шушарину тоже давно знакома, еще с молодых лет, когда заказника еще и в помине не было, не создали. Тогда еще большая деревня Клоново здравствовала, и озеро Клоновское, одно из самых значительных и богатых рыбой, изобиловало рыбаками из разных мест. Часто там бывал и Саша вместе с братом Анатолием. В те годы даже совхоз «Березниковский» организовывал коллективные рыбалки, выделял автобус — ехать почти пятьдесят километров. Зато никогда пустым не вернешься. В свое время там держал зимовье (большую избу) бывший участковый из Рочегды Виктор Шахов (всегда теплый ночлег и прочие развлечения). Зимников собиралось столько, что не всегда сумеешь пристроиться со своей лункой. Как-то, из любопытства, в один из выходных дней Шушарин попытался сосчитать всех любителей подледного лова и остановился на цифре… 286! И это только один выезд.
Теперь там заказник, зона покоя для животного мира прежде всего. Надо сказать, что егерь Тарасов (и Шушарин в курсе его забот) не только добросовестный охранник своего на многие гектары раскинувшегося лесного хозяйства, но и его попечитель, и патриот. Он приучает любить и беречь природу школьников, проводит с ними походы, знакомит с окружающей средой, с ее обитателями. Каждый год вместе с ребятами обходит вокруг Клоновского озера, и они собирают в пластиковые мешки весь мусор, оставленный несознательными посетителями. Рыбачат, варят уху, поют песни. А недавно, в честь юбилейной годовщины Отечественной войны, заложили парк Победы из молодых дубков и кедров, специально выписанных из питомника.
И вот этот нетронутый и ухоженный уголок потревожен, в смятении вся фауна. Как не помочь, когда подан такой сигнал, не бросить утопающему спасительный круг.
Пришлось Шушарину со всей артелью постараться. Но цель была достигнута: за две зимы уничтожено шестнадцать волков.

Кто кого — нелегкая стезя

Охота на волков — занятие не для слабых.
Шушарин говорит так без тени хвастовства и без всякого намека на какую-то свою избранность. Это одно из самых умных животных, утверждает он, и в этом убеждался многократно. А выносливость у него поразительная. «Суточный переход километров на пятьдесят. И это ему по барабану, все равно, что нам в магазин сходить!» С капканом и потаском может уйти невероятно далеко. Одного такого Шушарин догонял аж пятнадцать километров, и это по провальному снегу, кустам и зарослям. В окладе его взять тоже непросто. Очень трудоемкое мероприятие. Вначале надо уяснить (по следам на выходе и входе), вся ли стая в кругу. И только убедившись, что звери в данном месте, принимаются за флажковое ограждение. Это тоже каторжная работа, все силы надо мобилизовать, но порой и их не хватает. Ведь окидывать надо участок не на один километр, а иногда на десять и больше (обычно пять-шесть). Один разматывает катушку с флажками, другой обносит ее на местности. На километр — одна катушка. И представьте, сколько мороки на оклад. Потом облава-загон: где-то притаился стрелок. Новичка на схрон не поставишь, нужен «соколиный глаз»: цель подвижная, только мелькнет, а ты не промахнись. Не в кино, там одна картинка! За свою жизнь зверь борется отчаянно, смекалисто. Одного, помнится, крепко ранили, стали искать. Ходили, ходили — как растаял! Оказывается, он в снег зарылся, как разведчик, в двух шагах от него шарили, а не видели, такая маскировка. Потом, час минул, Шушарин уловил что-то необычное в снегу — это его глаза сверкнули. Удалец, но жалость тут не к месту. Волк настолько изобретателен в критических ситуациях, что просто фантастика. Изворотлив до непостижимости. К охотнику Михаилу Хлопину (с пулей в животе) подошел и завилял хвостом. Жить так хотел, бедняга. А другой тоже удивил Шушарина, он стрелял его на скорости со снегохода. Хорошо попал, упал беглец, подъехал к нему, и он… залаял на охотника, как собака. Хотел, видать, обмануть человека. Огня он страшится безумно, таков древний инстинкт. Но хотя испытывает перед красной цепью панический ужас, бывает, преодолевает и его, проползая сквозь блокаду, иногда при этом поносом исходит (видал такое Шушарин) от страха. Однажды произошел такой, тоже удивительный, способ спасения в окладе: флажковая преграда была на дорожной бровке, волк сделал в снегу подкоп и по нему, как по трубе, вырвался на свободу. Еще одно достоинство у этих особей — исключительные обоняние и ориентировка на местности. Двух собак задавят, одну сожрут, другую оставят «на потом» где-нибудь на чистом месте, чаще прямо на лугу. Кладовку засыплет снегом, но они, даже через месяц, выйдут прямиком к ней, как по компасу.
Эта охота зимняя, мускульная и лыжная. Инвентарь должен быть лучшего класса.
Шушарин приносит из сеней свои лыжи, они в локоть шириной.
— Где, думаешь, я их приобрел? — спрашивает меня.
— Да в магазине, где еще, в охотхозяйстве.
— Мелко плаваешь, писатель! Я их в Кемерове под заказ купил, пятнадцать тысяч заплатил.
— А в чем отличие от местного производства?
— На, подержи… Легкие они, хотя на вид и внушительны. Обиты нерпой. Ноги-то ведь одни, и на этих, сибирских, не так устаешь на облаве, как на магазинных. С катушками-то в снегу барахтаться много надо. И с лыж не сползаешь.
— У тебя, наверное, и оружие с изюминкой, — говорю я.
— Конечно, не без этого. Не хочется ведь плохого, не тот уровень. Вот «Фабарш», итальянская пятизарядка. За ней специально в Вологду ездил.
Есть и наш карабин «Сойга». Сохранил я и свою давнюю двустволку «ИЖ-27», она с девяносто четвертого года у меня, до сей поры верна, как Айка вот эта, что у колен… Теперь ведь все кошелек решает, если в норме, то достанешь все, что вздумается.
— Да, кстати, — выясняю я, — барыш-то хоть какой от этих добытых волков ты имеешь. Полагается ведь вознаграждение. Купил ли что на волчьи деньги?
— Купили ли, надо говорить. Мы ведь в связке охотимся. Да, с последней удачи купили флажки. Одна упаковка семь тысяч рубликов. Так же непросто достать, через интернет.
— Все-таки, — расспрашиваю дальше, — какие-то плюсы имеются?
— Конечно, в первую очередь для природы: целы и собаки, и лоси. По крайней мере у себя в регионе я могу в этом поручиться. Ну, и для нас тоже есть резон: застрелил волка, тебе положена лицензия на лося, да и деньжат, хоть малость — расходов-то тьма, сам видишь! — но подкинут. Только тут другая морока для добытчика. Не знаю, какой глупец сообразил: для освидетельствования надо всю тушу в лесничество доставить.
— А раньше что, иначе?
— Ну да. Достаточно было шкуры.
— Накладней стало?
— Не то слово. Ты представь. Если мы хлопнули его километров за тридцать от поселка. А такое не редкость. Пока везешь, то да се, он и протух, как сдавать-то.
— Я слышал, что кишки можно выпустить…
— И я слышал, но это очередная дурость. Шкура-то волчья ценна так называемым чулком, так обычно и снимаем, а если ты ее разрежешь, чтоб без потрохов, то уже не тот форс.
Мы с ним продолжаем охотничий разговор. Шушарин — промысловик разносторонний, широкого масштаба. И лоси, и кабаны, и медведи — во всякой охоте дока. Один косолапый уж очень досаждал местным жителям, поскольку обосновался возле слободской деревни. Многие видели, как он спокойно выходил на ближний луг, шлялся по проселкам, будто на своей даче, забирался в малинники возле реки, где постоянно околачивался народ. Таким соседством все были напуганы, хотя надеялись, что к зиме он успокоится, спрячется где-либо в глухой берлоге. Но зима оказалась на редкость теплой, а в лесах произошел неурожай — ни ягод, ни грибов. Короче, в нору не залег, а стал шатуном. Дальше некуда — кричи караул. Повадился искать пропитание на задворках деревни. Вот и обратились к Шушарину — выручай, земляк. Он начал слежку за зверем по первому снегу и в один из вечеров настиг его в небольшом леску. Подобрался почти вплотную и мог бы сразу стрелять, но взял ружье на предохранитель. Ему надо было убедиться, что ошибки не будет, что это именно тот самый «вредный» мишка, у него имелась белая метка на воротнике. А потому достал фонарик и осветил валежину, за которой тот прятался в засаде. Сверкнул огонек злых настороженных глаз и знакомое клеймо — пятно на шее. И только тогда прозвучал убойный выстрел.
А еще одно его постоянное увлечение — это гусиный дозор. Как и любое хобби, он и здесь все поставил на капитальную основу. Выбрана точка отсчета — Корбальский остров (за двадцать километров) и местный луг. Все отлажено, все предусмотрено для весеннего пролета птиц. Обычно устраиваются временные засидки, что-нибудь вроде шалашей или других легких прикрытий. Не таков Шушарин. Вместе с друзьями завезли на свою плантацию металлические короба (сам сваркой занимался, ему это не в новинку, всю жизнь с техникой возится, в армии — служил в Германии — был танкистом), вкопали их, а сверху закрыли маскировочной сеткой. Профиля тоже не бросовые, а закуплены за границей. Как только начнется ледоход, он еще обязательно заводит дневник, в который заносит горизонты воды. Если они будут подходящи именно для его острова, тогда и расчехляй ружья, садись в лодку и заводи мотор. Все приготовлено, и жди терпеливо удачи. Особо не жадничает, но за весну штук десять гусей приносит домой, правил не нарушает — такой его принцип. «Пока я кружку чаю пью, жена Валя пару гусей ощипала, бойка она у меня!» И уже на будущую весну расклад продуман. Приобрел два мешка кукурузы и присмотрел песчаный мысок, где их рассыплет. Это приманка для крылатых: «Слыхал, что они к такому лакомству особо охочи».
Он вдруг поднимается и уходит в другую комнату, приносит мне нечто похожее на мундштук.
— Что это, знаешь? — спрашивает меня.
— Свисток, вроде.
— Духовой манок называется, — просвещает он меня. — Незаменимая штука на гусиной зорьке.
— Сам сделал?
— Да ты что!? Это уникальная вещица, а приобрел я ее у вологодского мастера Андрея Белова. Фамильное изделие, вот и надпись — бренд его, как теперь говорят. Сколько, ты думаешь, я заплатил за него?
— Подозреваю, что недешево. Но корову не стоит.
— Почти. Вот такая дудочка обошлась мне в 7,5 тысячи рублей.
— Ого! — удивляюсь я. — Недешево, оказывается, заниматься таежным промыслом.
— Конечно. Зато всегда в тонусе, надежная пристань, без течи, — Шушарин пускается в привычные рассуждения. Видно, что эта тема у него любимая, выстраданная. — Я тут по необходимости два месяца в городе жил, едва не рехнулся. Там лежка одна да телевизор, а я так не могу. Мне что-то делать надо, двигаться, работать, бродить по лесам и рекам. Вот, мечтаю, на пенсию выберусь, так меня вообще дома не застать будет, поселюсь где-либо под елкой — душа тает от таких блаженных мыслей. Мне жена как-то говорит:
— Рванем-ка с тобой в Париж.
— Нет, — говорю, — я лучше на Ваеньгу подамся, хариуса половлю… — он продолжает откровенничать. — Это самая моя любимая рыба. Хочешь, я тебя в сарай свожу, покажу свои снасти. Одних удочек коллекция, хватит на всю деревню. Да еще спиннинги, коробки блесен, фидера и прочие удовольствия для рыбака. И лещей приносил котомками, а одна семга так тяжела, сломала мне удилище, оно толщиной два пальца.
— Выловил ее?
— Какое там, ушла, красотка. Но я не в претензии, всегда буду с ухой и без красной рыбы. Мы с сыном Мишей на дальняки попадаем. Садимся на мотоцикл и туда, на Воронцы, а потом и дальше, по верховьям шарим. Самый жор в зимнее время, в оттепели. Мы там были вроде рыбацкими колумбами, года два забавлялись без зрителей, а там народ расчухал и повалил на наши приколы, ну, мы и сменили координаты: в куче не тот кайф. Я так тебе скажу: в деревне живешь — должен уметь все.

Чего нам, коням, сделается?

Так Шушарин говорит о своих способностях к ходьбе. «Пока силенки есть, двадцатку без отдыха пройду!»
Так ведь у него это давняя привычка. Много лет он работает в электросетях.
Участок, который он обслуживает с другими связистами, простирается от Рочегды до Усть-Ваеньги, это более шестидесяти километров. Сколько раз (несчетно!) он проходил по столбам. Устранял неполадки. Однажды случился небывалый ураган, валил деревья, досталось и линиям: пришлось срочно, в аварийном порядке, восстанавливать сети. Не спать, не отдыхать. С повреждениями справились в рекордные сроки, и за это Шушарин был отмечен областной почетной грамотой. Но ведь не за призы трудился самоотверженно вместе с бригадой, а для людей, чтоб срыв с энергией был им не в тягость.
Лес для него — что родня: рад погостить. Все ему там знакомо, все дорожки и тропы промяты. В Осиново он за проводника, новички к нему за советами жалуют. А, бывает, и за спасением. Тут как-то бабули ушли на болото за клюквой да и закрутились, не ведают, как с лукошками выбраться к дороге. Места кругом гиблые, кинешься не туда, и косточки не найдут. Старушки испугались, затрясло их даже. Ночевать — зверье кругом. И хорошо, одна бабка спохватилась: мобильник ведь с ней. Давайте позвоним Сашке Шушарину, он охотник, бывал везде. И дома застали:
— Сашка, спасай. Едва живы со страху!
— А где вы, дайте примету?
— Озеро вон, а больше ничего, одни мхи.
— Большое?
— Да нет, избы на две, не боле…
— Все понял. Вон куда вас занесло, на Жуково. Сидите на месте и не кукуйте!
Сориентировался быстро. Сел на мотоцикл, вывел бабок.
На другой день они к нему с поклоном приходят, спасибо, мол, а то ведь едва не затерялись, не утопли. И ему дают фляжку с коньяком:
— Это тебе за услугу.
— Так я же не пью, небось в курсе.
— А как же, знаем, что трезвенник. Так это тебе благодарность, а не выпивка. Не обижай, возьми гостинец.
Отказываться не стал, к праздничному столу пригодится. По правде, он всю жизнь сторонился рюмки. Даже на собственной свадьбе не пригубил, зарок с детства себе дал. А вот с куревом сложнее, еще подростком пристрастился. Но потом, когда после армейской службы женился, то решил испытать свою волю. Жене сказал:
— Родишь сына, брошу.
Сын родился, и папиросу в сторону. Двадцать лет не прикасался к пачке. А потом судьба обернулась к нему сурово: в короткое время похоронил двух братьев, отца и мать. Очень тяжело переносил эту трагедию, и как-то сама собой вернулась эта прежняя привычка. И вот теперь, а скоро ему 55, избавиться от нее нелегко. Пытался, сокращал «дымки», но пока без результата.
Но намерение есть, не отброшено, а значит, рано или поздно он и этот ненужный для здоровья барьер преодолеет, пересилит.
«Природа нас многому учит, — говорит он мне о своем кредо. — Посмотри, сколько в ней энергии, тяги к жизни. Пень вон остается от дерева, а смотришь, на его трухе уже новый росток выклюнулся. И холод, и жара, и голод — ему все нипочем, растет к солнцу. А мы порой безоглядно, безжалостно относимся к матушке-земле, которая нас породила и вскормила. Леса вышибаем, реки загрязняем, живность бьем без меры, словом, о завтрашнем дне мало задумываемся. Мне вот часто такие мысли в голову приходят, и я не могу ружье поднимать походя: на нас ведь жизнь не кончается… Я как-то с охоты возвращался на машине. Смотрю, на обочине, на снегу, какой-то черный комочек. Остановился: ба! да это же рябчик. Взял его на руки, он не шевелится, едва живой, почти замерз. Наверное, на бровке сидел, клевал что-то, а грейдер прошел, попало ему комком, пришибло.
Ну что, надо его выходить, подлечить. Привез домой, он сразу в тепле отошел, стал передвигаться. Я ему воды налил в блюдечко, а в чашку насыпал зерна. Он вначале стеснялся, а потом стал клевать, а через какое-то время и в комнатке запрыгал и залетал маленько. Детишки соседские прибегали, глядели на птичку.
А когда он стал здоровым, я решил его выпустить на свободу в том месте, где обнаружил. Поехали мы с приятелем Олегом Эльшиным. Я ему не сказал, что у меня сюрприз в сумке. Потом говорю, как на место прибыли:
— Смотри номер, Олег!
Вынул рябчика, положил на снег. И он тут же вспорхнул и исчез в чаще. Даже не взглянул на нас — свобода она всем дорога!
Я сам-то птицу зимой не стреляю. А зачем? Не голодаем же. А им, пернатым, в холода и без нас приходится выживать. Бывает, по пути собака глухаря подлает, и его не трону. За лосями поехал, а не за глухарем».